Воскресенье. 24.09.17. День седьмой.
Тонхэ-Чукбёлли (동해시 – 울진군 죽변면 죽변리)
Позавтракав в «удобненьком», я выехал пораньше – до жары. Горячие кусочки курицы в панировке часто продаются и в этих магазинчиках – неплохой вариант для завтрака.
Не стал терять времени в карстовой пещере Чхонгок (N37.51732° E129.10960°): подобных ей уже повидал немало, да и ждать открытия пришлось бы порядочно. Выезжая из города, проследовал мимо завода корпорации Ссанъён, где на танках-бочках увидел старый фирменный знак компании в виде двойного изображения дракона. Он как раз более подходит к названию, нежели тот, что на автомобилях: «ссанъён» (쌍용) означает «пара драконов». Помимо известного у нас автопрома, корпорация занимается цементом, причём находится по его производству на одном из лидирующих мест в мире.
Недалеко от места, с которого сделан снимок (N37.48776° E129.13649°), я заметил скромный указатель на поднимающуюся вверх тропинку, возле начала которой стояло несколько припаркованных автомобилей. «Мангёндэ» (만경대, 萬景臺): что-то, вроде, знакомое… Не стал останавливаться и подниматься. Слово крутилось на языке и уже заметно позже меня осенило: ну точно! Такое же название носит место вблизи Пхеньяна, где по преданию родился северокорейский вождь – Ким Ир Сен. Естественно, здесь должна быть совсем другая тема. Из любопытства вечером глянул Интернет: оказывается, на холме стоит маленький деревянный павильон, изначальная постройка на месте которого была датирована 1613 годом. Название же связывают с именем заметного политика, каллиграфа и философа Хо Мока. Будучи назначенным на должность уездного правителя и посетив это место в 1660-м году, по преданию, он пришёл в восторг от окружающих пейзажей и воскликнул: «мангён!», что означает «десять тысяч прекрасных видов» (만경, 萬景). Нынешняя беседка – несколько раз ремонтировавшаяся постройка 1924 года, а главным видом оттуда теперь является пейзаж, увы, индустриальный. Фотографии можно посмотреть в корейском блоге.
Хо Мок (허목, 許穆), наиболее известный под псевдонимом «Седые брови» – Мису (미수, 眉叟) – чиновник, философ и каллиграф XVII века (1595 – 1682). Получив классическое образование и учившись у знаменитых наставников, он не сдавал экзамена на право занятия государственной должности, а посвятил много лет конфуцианской философии и каллиграфии. На внучке одного из своих учителей, Ли Воника (이원익, 李元翼), в 1613 году он и женился. Уникальный каллиграфический стиль Хо Мока был известен по всему Востоку, причём настолько, что его считали лучшим не только в Чосоне. Лишь в возрасте 56-и лет он был представлен на должность невысокого ранга, но благодаря своим качествам дошёл до службы в государственном цензорате, и далее занимал руководящие посты в высоких правительственных учреждениях. Посмертно же ему было присвоен почётный министерский пост. Но что интересно: экзамена «кваго» он так и не сдавал, что стало уникальным прецедентом для чиновника, достигнувшего такого высокого положения. В своей политической карьере Хо Мок был активным участником борьбы придворных политических клик, занимая место главы Южной партии. Будучи в оппозиции к Сон Сиёлю и «Западникам» он отметился в знаменитых «дискуссиях об этикете», когда партии сходились в схватках на тему продолжительности дворцовых трауров или возможности участия постадавших от маньчжурского нашествия в приёмах Цинских послов. После поражения в споре о трауре короля Хёчжона по его матери, политик был понижен в должности и отправлен управлять уездом Самчхок. Здесь он отметился своими письменными трудами и материальным наследием – стелой с каллиграфической надписью, воздвигнутой для усмирения морских волн. По её поводу ходила шутка, будто опасавшийся уничтожения стелы своими политическими противниками, Хо Мок тайно изготовил ещё одну – запасную. В 1667 году Хо Мок выпустил собственную версию истории страны со времён Древнего Чосона, где представил описанные в преданиях ленегдарные события, как реально имевшие место. Этим трудом он попытался уровнять значимость Кореи и Китая в древней истории и обосновать самоосознание Кореи как «маленького Китая».
Моя первая цель – одно из живописных мест побережья – с острыми скалами и одной особенной, в форме свечи. Вокруг было уже многолюдно, а на установленных неподалёку скамейках некоторые посетители завтракали из принесённых с собой ланчбоксов: встреча рассвета здесь – популярное развлечение (N37.47906° E129.15932°).
При клике на фото откроется панорама 360
Разумеется, такое красивое место не было отмечено лишь теперь. Ещё в 1361 году некий Сим Тонно (심동로), родоначальник клана Сим из Самчхока, построил здесь павильон для обучения молодёжи и отдохновения «на пенсии» – он оставил уже государственную службу. Сгоревшая и затем восстановленная в 1530-м году постройка, впоследствии ещё не раз реконструировалась потомками основателя, а нынешнее её воплощение – уже XX-го века. Рассказывая об этом месте, упоминают имя Сон Сиёля (송시열, 宋時烈). Известно, что на своём пути в ссылку он гостил здесь и оставил несколько записей.
Сон Сиёль (1607-1689), известный под основными псевдонимами Уам (우암, 尤庵) и Учже (우재, 尤齋) – выдающийся политик, философ, литератор и каллиграф XVII века, из прожитых 82-х лет отдавший полвека государственному служению. Получив в общей сложности 109 назначений и предложений должности, принципиальный Сон Сиёль согласился занять лишь 26 из них. В исторических сводках «силлок» его имя упоминается более трёх тысяч раз, что как нельзя лучше демонстрирует его политическую активность. Во время царствования короля Инчжо, учёный был наставником его сына, позже ставшего королём Хёчжоном, что позволило ему заслужить доверие и расположение будущего монарха. Известна одна легендарная история о том, как холодной зимой Хёчжон послал сановнику меховую шубу, но тот поначалу отказался её принять, ведь скромность в быту и нестяжательство были также добродетелями Сон Сиёля. Но король послал подарок вторично, сообщив, что шуба потребуется для похода на «маньчжурских варваров» и её пришлось принять. После смерти Хёчжона, из-за своих убеждений и принципиальности, а также из-за борьбы придворных партий он, бывало, попадал в опалу и ссылку. Уже на закате лет его сослали «дальше некуда» – на остров Чечжудо, а вскоре он был «пожалован смертью» (принужден к самоубийству). Причиной такого конца послужило то, что он выступил против признания наследным принцем сына короля Сукчона от наложницы-интриганки Чан. Тот период был ознаменован ожесточённой борьбой придворных клик и глава фракции «стариков» Сон Сиёль пал в этой войне. За собой он оставил множество работ, а также каллиграфические надписи, вырезанные на камнях и скалах по стране – такие рукописи не горят. Табличка Сон Сиёля помещена в конфуцианские святилища по всей Корее, где он почитается наряду с Конфуцием. По-английски о нём можно почитать здесь.
По скалам проложены мостки, по которым можно прогуляться между этими острыми скалами и подняться на возвышенность, откуда открывается лучший вид на скалу-свечу Чхоттэбави (촛대바위).
При клике на фото откроется панорама 360
За скалой – пустынный пляж Чхуам (추암), над которым есть большая площадка с автопарковкой и высокой беседкой – вид оттуда определённо достоин остановки.
Взойдя по лестнице беседки, я неожиданно встретил тех самых вчерашних велосипедистов, которые так живо интересовались содержимым моих рюкзаков. Мне обрадовались, будто старому знакомому: «Давно не виделись! Садись, отдохни»! Немедленно был протянут питательный батончик. Выяснилось, что мы едем одним маршрутом, и мне было предложено влиться на пару дней в их товарищество. Что-ж, почему бы и нет? Вместе веселее!
Мы двинулись единой группой. В порту Самчхока множество заведений крабовой тематики (N37.43885° E129.18923°). Стоимость за порцию уже довольно приемлемая: от ₩35000. Я ехал и плотоядно посматривал на аквариумы: надо бы ещё разок устроить крабовый ужин.
Береговой рельеф стал более выраженным и приходилось то взбираться на очередную горку, то слетать с неё до уровня моря. В местах с особенно красивыми видами установлены беседки или обычные скамейки. Сертификационные будки для простановки печатей в велосипедные паспорта обычно как раз в таких местах и встречаются. Как выяснилось, цель моих товарищей – проставить печати по побережью, чтобы один из участников полностью завершил их сбор по стране, получив сертификацию «Grand slam». На них была одинаковая велоформа с надписью «Muju Granfondo» и номером 6. В 2015-м году их команда участвовала в указанной МТБ-гонке и заняла 6-е место в командном зачёте. Один из друзей как раз живёт в Мучжу (무주) провинции Северная Чолла, где и проходит гонка.
Остановки делали часто – я к такому не привык: только разгонишься, войдёшь в ритм, как снова какой-нибудь пит-стоп. Хотя, некоторые были вполне себе в тему. Самый старший участник команды, называемый соратниками «Капитан», осторожно поинтересовался у меня: не пробовал ли я местного напитка – макколли (막걸리):
– «Это такая штука… ну… типа вина…» – начал он.
– «А то как же! Люблю её!»
– «Любишь макколли?! Заедем же немедленно!!!»
Безусловно, принятие в члены команды временного участника нужно было скрепить печатью сбрызнуть. Мигом нашёлся небольшой магазин, возле которого и был устроен сей ритуал. Презрев бумажные стаканчики, затребовали у хозяйки более соответствующую посуду: «У нас тут иностранный гость». У неё на такой случай нашлись парадные пиалы. Я уже писал о том, что корейские велосипедисты жалуют макколли: там и углеводы, и микроэлементы, и толика алкоголя… Изготавливается она из риса, путём ферментации и сбраживания – типичная бражка, вот только из неё не гонят самогон, а пьют просто так. Те, кому слово «бражка» не нравится, могут рассматривать напиток как рисовый квас. По объёмам производства макколли уступает, пожалуй, только сочжу – водке, а продаётся буквально в каждом магазинчике на углу. Бражка – продукт скоропортящийся, во многих уездах обычно изготавливается и потребляется локально. Продавщица в магазинчике заявила, что местный сорт макколли – лучший в стране 🙂 Интересное выходило общение! Учитывая, что я свободным разговорным корейским языком не владею (немного сказать, понять, прочитать и написать я могу, но поддержать разговор на свободную тему – увы), а по-английски мог говорить только Капитан, мы довольно здорово объяснялись на англо-корейском суржике. И я открою вам секрет: макколли, если выпить его в достаточном количестве, очень способствует взаимопониманию. Стоит ли говорить, что мне не дали заплатить ни воны?
На побережье проходил какой-то марафон. Проезжая, мы приветствовали бегунов, а они – нас.
Как здесь водится, на установленных вдоль велодорожки тренажёрах можно потренировать те мышцы, что не заняты в педалировании.
Но прибрежный веломаршрут далеко не всегда проходит по специальной дорожке. Для велосипедистов чаще предназначена отделённая разметкой велосипедная полоса.
Ещё в Самчхоке, дабы не бросать моих неожиданных товарищей, мне пришлось проехать мимо одной достопримечательности – старинного павильона Чуксору (N37.44084° E129.16054°), но дальше так продолжаться не могло. На подъезде к очередной запланированной остановке я притормозил, а на недоумённый взгляд одного из моих «старших братцев» кивнул в сторону от дороги и сказал, что направляюсь к королевской могиле (N37.32578° E129.26622°). Он пожал плечами (какая ещё могила…), но затем кивнул, и они неспешно покатили дальше.
В 1392-м году военачальник Ли Сонге (이성계) свергнул правящую династию потомков Ван Гона и стал основателем новой династии – Ли, правившей на Корейском полуострове до 1910 года. Бывшее Корё чуть позже стало называться «Чосон», по именованию древнего протогосударственного объединения, упоминаемого ещё в древнекитайских хрониках. Семья Конъян-вана, последнего государя Корё, содержалась под стражей сначала в Вончжу, а в марте 1394 года была сослана сюда – в Самчхок. Наследник престола томился в неволе отдельно – в Кансоне. Стоит отметить, что свергнутый ван являлся ставленником самого Ли Сонге – марионеткой, но будучи наследником династии Ван, представлял опасность для стремящегося к абсолютной власти военачальника. Дабы исключить возможность последующей реставрации, он вскоре повелел их всех убить. Непростая судьба у Конъян-вана сложилась и после смерти: последний ван Корё был изначально погребён здесь, но затем его тело было перенесено в Коян провинции Кёнги-до (на запад от Сеула, но сейчас этот город входит в столичную агломерацию). В живых тогда осталась его дочь, ведь в престолонаследии женщины не участвовали, и к тому же она была уже замужем. В 1421 году она обратилась к королю Сечжону с прошением о признании её отца и придании той могиле королевского статуса. Сечжон Великий удовлетворил её просьбу: последнему монарху Корё было присвоено соответствующее храмовое имя, а могилы короля и его жены в Кояне стали считаться королевскими. О том, что именно это захоронение в Самчхоке следует считать истинной могилой Конъян-вана, ещё в 1662 году писал упомянутый ранее уездный правитель Хо Мок (허목, 許|穆). Осенью 1837 года местный правитель Ли Гюхон (이규헌) отдал приказ привести захоронение в должное состояние. Никакой помпезности: всё очень скромно и с налётом запущенности – последний ремонт производился в 1977 году. Кроме могилы самого вана здесь, предположительно, и захоронения двух его сыновей – Ван Сока (왕석) и Ван У (왕우). Парадокс: то захоронение, которое в Кояне, так же считается могилой Конъян-вана и ему так же присвоен номер в каталоге культурного наследия (N37.68055° E126.83845°). Судя по фотографиям оттуда, содержатся Коянские захоронения куда лучше. А вот на картах оба места значатся как «могила Конъян-вана» (공양왕릉).
При клике на фото откроется панорама 360
Я вернулся на маршрут и было приналёг на педали, но товарищи солидарно ждали меня буквально за первым же поворотом, лузгая семечки перекусывая варёной кукурузой в придорожной палатке – замахали руками, чтобы я не проехал мимо. Корейцы всегда что-нибудь едят или пьют, просто не могут без этого, а ежели случилась остановка, то обязательно нужно что-нибудь выпить или пожевать. Да и я не прочь: с аппетитом перекусил фермерской молочной кукурузой. Бонусом к ней можно было налить из «титана» кукурузного чаю, что оказалось в той ситуации весьма неплохим дополнением. И снова гостеприимные хозяева страны угощали. Перед стартом Капитан сказал: «Скоро обед – в деревне Имволли». Так до туда всего пятнадцать километров! Какой обед? Наелись же кукурузы! Эдак я с вами лопну…
Имволли (임원리) – рыбацкая деревня. Улица вдоль причала порта пестрит рыбными заведениями. Мы особенно не выбирали и приземлились в том, во дворе которого было удобно припарковать четыре велосипеда (N37.23022° E129.34322°).
За скромным фасадом с несколькими аквариумами скрывался весьма просторный зал. Мне предложили выбрать еду, намекая, что я, может быть, ем не всё из корейской кухни. Я в ответ выписал на выбор блюд карт-бланш: «в Корее я ем всё!» Глянув меню, остановились на холодном остром супе с сырой рыбой – мульхве (물회). На закуску же хозяйка порубила нам осьминога – муно (문어), поставив перед каждым по плошке кисло-острого соуса чхокочхучжан (초고추장) для обмакивания кусочков.
Мульхве – ледяное блюдо, по своей гастрономической сути немного напоминающее холодный борщ и окрошку. В превращённый в снег острый рассол от квашеной редьки кладут нарезанные соломкой сырую рыбу и овощи, сдабривая солидной порцией перцовой пасты и нарезанного стручкового перца. Несмотря на перец, блюдо не огненное, а приятно-острое. Без алкоголя же в Корее не обходится ни одна основательная трапеза: «тётушка, несите водки и пива – ерша смешаем!». Корейцы любят «ёрш», называемый по-корейски «сомэк» – по первым слогам смешиваемых напитков: водки (сочжу, 소주) и пива (мэкчжу, 맥주).
Пообедав, велосипедисты ещё долго не уходят: кто разглагольствует, кто задремал, кто в мобильнике завис… В корейских столовках запросто можно даже полежать. И в этот раз заплатить мне не дали: «ты – наш гость!»
Созданные для развлечения путешествующих, на маршруте иногда встречались весьма оригинальные участки. Например, прямо по скалам.
Или по самой кромке берега.
Слегка навеселе, с горки на горку добрались до рыбацкой деревни Чукбёлли (죽변리), в которой сговорились устроиться на постой. Повыбирав жильё, остановились на самом новом и прилично выглядевшем мотеле, на ресепшене которого завязалась торговля (N37.05882° E129.42335°). Номер типа «ондоль» (с постелью на полу), что на троих, тётушка ни в какую не соглашалась сдать на четверых. Берите, говорит, два номера: один ондольбанВ номере традиционного корейского типа — ондольбан (온돌방) постели стелятся на тёплом полу — ондоль (온돌). на троих и один чхимдэбанЧхимдэбан (침대방) – номер с кроватью (кровать — чхимдэ, 침대) для вэгугинаВэгугин (외국인) – человек из внешней страны – иностранец. – каждый по ₩60000. Финалисты прославленной гонки никак не желали разбивать своё трио, я же был не прочь сэкономить: шесть манов – дороговато. Кое-как сговорились о небольшой скидке: с двенадцати манов хозяйка скинула один, получилось ₩110000 за два номера – всё равно недёшево. На этот раз была моя моральная очередь раскошелиться: не дав друзьям опомниться, я расплатился за всех. На вечер я был приглашён в ресторан – жарить мясо, пить водку-ёрш и продолжать знакомиться. В соседнем с мотелем доме как раз нашёлся приличный ресторан – новый, с отдельными кабинетами и судя по рекламе – хорошим мясом. Заказали классический набор: тонко нарезанную трёхслойную свинину – самгёпсаль (삼겹살) и подмаринованые рёбрышки – кальби (갈비). Разумеется, всё это нужно самостоятельно жарить на вмонтированном в стол гриле. Он, кстати, был на древесном угле – это ценится.
Услышав при заказе, что мы будем мешать сомэк, обслуживавший нас дядька принёс специальные стаканчики «сомэкчжан» (소맥잔) с мерной шкалой, где указаны пропорции смешивания и получающаяся крепость напитка. За столом Капитан, наконец, представился сам и представил своих друзей. Названные фамилии и имена вовсе не дают мне права использовать их в обращениях – это просто часть этикета, свидетельствующая о том, что знакомство официально состоялось. Своё русское имя я написал им хангылем – по-корейски оно в сокращённой форме звучит и записывается весьма привычно, а вот трудновыговариваемой фамилией (с буквой «ы» в окончании) утруждать не стал.
Наевшись и напившись, прогулялись по округе в поисках места для «ичха» (이차) – второго захода. Интересно у корейцев: после хвесик (회식) – товарищеской трапезы, принято не останавливаться, а идти на второй, третий, а то и последующие заходы. Отчасти это продиктовано особенностями южнокорейских ресторанов: там, например, не будет заварного кофе, мороженого там, или десертов. Живого пива тоже может не быть, хотя в именно мясных ресторанах оно встречается. Не отходя от стола спеть караоке, как у нас принято, в Корее тоже не получится. Для всего этого потребуется идти в другие заведения. Зародившаяся в современности традиция вечерних променадов по разным местам — это весело, здорово, вкусно и… поднимает экономику страны, поддерживая малый бизнес: клиенты не несут деньги одному хозяину, а разносят их по нескольким. Мы же искали в этой деревне местечко с разливным – «живым» – пивом. По-корейски оно зовётся сенъмэкчжу (생맥주). Побродив и пораспрашивав местное население, обнаружили, что «живого» пива нам не попить – ни одной пивной. Купив в «удобненьком» по паре банок, мы вышли на пирс к причаленным на ночь рыбацким судёнышкам, бесцеремонно разложили нашедшийся там чей-то крохотный столик и уселись прямо на пирс. Поняли? Прямо попами на пирс – он был чистым, как перрон метро после ночной уборки. И это в рыбацком-то порту!
На третий заход (самчха, 삼차) надо было бы пойти в караоке, или в бильярдную… Но Чукбёлли – деревня – бильярдной не нашлось, а мои спутники оказались не любителями песенных комнат. Так что третий заход представлял из себя поход всё в тот же «удобненький» поесть… рамёну. Именно заварной лапши из бадеек, которую каждый выбрал себе по вкусу. Дальше в этой деревне идти было совершенно некуда, кроме как в наш роскошный мотель – уже спать.
Пробег: 85 км. Рельеф местами холмистый, набор высоты 1030 м.
Оглавление здесь: Корея 2017